Глянула в старые записи, чтобы понять, что во мне изменилось и почему я столь стремительно черствею. Разгадка нашлась сразу. Раньше в них без конца был — была — некая "Ты", в диалоге с которой я, по сути, пребывала большую часть времени.
От этого исходило моё желание постоянно говорить, действовать, что-то доказывать.

Сейчас такого "ты" у меня нет, и молчать мне гораздо комфортнее. Говорить или писать, даже по делу, вообще не хочу. Этот пост и то через силу пишется. Теперь надо пошутить про распад речи как функции.

То ли я разочаровалась в диалоге как явлении, то ли просто устала, то ли всё сразу.
Наверное, мне — той — было бы страшно, что я поменяюсь в эту сторону. Сейчас — уже нет. У меня вообще стремительно портится характер: я не стала более злой, но категоричность, принципиальность и требовательность — это ведь тоже форма агрессии. Всё меньше тепла, всё меньше гибкости. Ещё какое-то время в таком духе, и я высохну совсем.

Раньше я думала, что круто быть шизоидом. Сейчас, когда детская припухлость сходит на нет после ростовской мясорубки (хотя та была лишь поводом, который, как гран-при, достался ищущему повода), и суховатая кожа обтягивает тонкие косточки, — в таком обессоченном виде все эти особенности теряют свои преимущества. И, несмотря на то, что сухо жить без идеализма — обратно я уже не хочу, потому что меня опять съедят. Как она, которая была "ты", которую мне даже хотелось поцеловать в губы в ростовском автобусе. Сейчас мне… нет, совру, если скажу, что мне по барабану, но старой меня больше нет. И удручает то, что я в принципе думаю об этом. Значит, "там" осталось что-то очень важное, без чего я не хочу жить и действовать. Тепло, человечность, вера… Не кайф, совсем не кайф быть сухарём. Но так в разы проще застрять в глотке у того, кто хочет тебя сожрать.